Автор : btamedia

Юбилей Елены Камбуровой

Сегодня, 11 июля, исполняется 75 лет Елене Антоновне Камбуровой. Это певица и актриса, сформировавшая целое направление в отечественной культуре последней трети ХХ века и продолжающая творить в веке ХХI. Отличительная особенность этого направления — слияние поэзии, музыки и драматургического начала в единое органичное и целостное явление, в котором исполнитель не просто передает слушателю созданное композитором и поэтом, но вступает сотворчество, в котором вклад его собственного творческого дара — не меньший.

Центр «Экклезиаст» дважды — в 2007 и 2012 годах приглашал Елену Антоновну в Липецк для выступлений, причем в первом случае помимо концерта была еще и долгая беседа о творчестве; кроме того, между этими двумя приездами был концерт, организованный не нами, и на этот концерт Елена Антоновна передала в подарок экклезиастовской молодежи немалое количество пригласительных. С благодарной памятью об этих встречах — и с надеждой на новые — Центр «Экклезиаст» присоединяется к звучащим и публикуемым сегодня поздравлениям великой певицы с юбилеем. Долгих лет Вам, дорогая Елена Антоновна! Помощи Божией — и в духовном пути, и в творчестве. Молимся о Вашем здравии и спасении.

В этот день мы вспомним одну давнюю, но малоизвестную публикацию. Священник Димитрий Струев записал в 2003 году беседу с Еленой Антоновной; сокращенный вариант был опубликован в «Фома-газете» (приложение к журналу «Фома», теперь уже несуществующее) под псевдонимом, и в таком же виде включен в сборник «Мир Елены Камбуровой». Более полный вариант был в журнале «Экклезиаст» №4, вышедшем в Липецке в 2007 году тиражом 2000 экземпляров. В каком-то смысле материал устарел — прошедшие после его записи 12 лет несли с собой новые этапы духовного опыта Елены Антоновны, и сейчас мы знаем ее как человека более глубоко воцерковленного, нежели видно по этому тексту. Однако он интересен как отражение определенного периода пути Елены Камбуровой, да и, безусловно, есть в нем много таких мыслей, актуальность которых со временем не утрачивается.

Елена Камбурова: «Я сейчас — школяр»

— Я нахожусь вот уже несколько лет в определенном периоде накопления духовной информации. Нас ведет по жизни очень разными путями. Все начинается с поиска смысла жизни. В 1980 году я крестилась в храме мученика Трифона. До этого я прекрасно понимала и осознавала только одно: что Бог есть и Он един.

И тогда мне казалось непонятным, почему в разных церквах в разные дни празднуются Пасха и Рождество, как люди не могут договориться? А многие вопросы все-таки для меня оставались тогда совсем открытыми, и я начала читать книги о жизни святых. Для меня, может быть, до сих пор самое интересное, о чем хочется читать — как же жили эти люди — святые: Серафим Саровский, блаженная Ксения... Конкретные люди. Вот они были, вот такой вид подвижничества. Что это за люди, которые в Киевской Лавре себя пожизненно заключали... Но в поисках ответов на вопросы о духовной реальности я находила и книги таких авторов, как Айванхов, шри Ауробиндо. И в них я видела очень много света. Но только, может быть, в последние пять лет я как-то гораздо более глубоко понимаю, что я уже становлюсь на более узкий путь понимания каких-то вещей. И, честно говоря, мне кажется, что я на эти темы смогу говорить гораздо позже, не сейчас. Я сейчас школяр. Как и свойственно школяру, у меня много сейчас собралось книг. Все время читаю Евангелие. Мне хочется, чтобы более четко обрели слова тот порядок, в котором они нуждаются для выражения моей мысли. Мне хотелось бы позже на эти темы говорить. У меня еще много вопросов, и мне хотелось бы самой сейчас меньше рассуждать об этом, а если рассуждать, то наедине с собой или очень близкими друзьями, но больше слушать, слушать, вчитываться, и наконец точно сформулировать для себя какие-то вещи. Сейчас, например, я слушаю Антония Сурожского, его беседы, это так чудесно. Когда мысль ясная — она и излагается ясно. Очень демократичная форма подачи мысли. А какая прекрасная интонация! Лекции Осипова мне тоже очень интересны.

— Есть что-нибудь в Вашем восприятии Православия, что Вы пока не можете принять, что Вас не пускает в Церковь?

— Когда-то, очень давно, когда я не была крещеной, мы заходили в церковь. Как нас оттуда гнали?

— Бабушки?

— Бабушки. И как-то это все было... Какое же здесь смирение? Может быть, не мне и судить. Но я не люблю вообще любое дело на земле, когда оно делается формально. Очень много формально верующих людей. Но с ними в разведку не пойдешь. Они от и до все посты выдерживают, ходят в храм, но как-то на них это не действует глубоко. У них прелесть такая, что вот — какие мы молодцы, мы вот это, вот так... Все у них как-то по полочкам. А вот попроси у них какой-то помощи — и не помогут. И наоборот: есть люди — они и не очень ходят в храм, но по каким-то своим человеческим качествам они больше христиане для меня. Они в большей степени выполняют те заповеди, которые есть для нас.

— Но ведь христианство заключается не только в заповедях, важно единство с Господом в таинстве Причастия — и это главное, чего не хватает тем людям...

— Гордыня!

— Именно.

— Я должна сказать, что чудо Причастия я на себе очень серьезно испытала. У меня был период довольно серьезного стресса — несколько лет, и я не могла заставить себя к Причастию подойти, а когда я все-таки несколько раз подряд причастилась, вдруг непостижимым образом (ведь обстоятельства были те же) что-то во мне действительно поменялось. А чем дальше в возраст, в жизнь, тем большая надежда должна быть на то, что это тебя будет вести и всячески укреплять. И не допускать греха уныния — самого близко расположенного ко многим.

— Вы говорили о формально верующих людях. Но ведь, наверное, были в Вашей жизни встречи с людьми, верующими по-настоящему?

— Через все мое детство и юность передо мной прошло наблюдение за истинно верующим человеком, Ольгой Семеновной, моей дорогой тетей Олей. Только по прошествии многих лет я осознаю, до какой степени мне повезло видеть рядом человека действительно истинно верующего. Верующего по всему: и по отдаче себя ближним, в данном случае нашей семье. Тетя Оля вставала в шесть утра, и целый день — как она говорила: «я не приседаю, я не знаю, что это такое». И так она всю жизнь провела в работе. И утром и вечером молитвы – это была абсолютно обязательная, для нее естественная часть жизни. И в церковь она ходила. Я не помню, чтобы она о каком-то батюшке говорила — она просто ходила. И никогда не сидела на службах, говорила — «я не знаю, как это». Когда она стала совсем пожилой, очевидно, ей в храме предлагали сесть, а она все службы выстаивала. Даже когда с ногами было не очень хорошо, все равно она доходила до храма. И она никогда не навязывала мне свою веру. Наверное, это вдаль действующая программа ее видения жизни каким-то образом сработала во мне, уже гораздо позже. И, может быть, оттого сработала, что она ничего мне не навязывала, а просто жила, как живет — это было действительно чудо. Очень трогательно было, когда в праздники она садилась и пела церковные песнопения. Всю жизнь, приехав из деревни к нам в город, она посвятила брату своему — моему папе, и нашей семье. Чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, что она для всех нас значила.

— Молилась она за Вас...

— Безусловно!

— И то, что Вы говорите о заложенной «программе»...

— По ее молитвам, конечно.

— А когда Вы сами стали обращаться к Богу, пытаться молиться?

— Многие верно говорят, что у нас в основном потребительское отношение к Богу. Молимся, просим — вот это, это... Не благодарим за то, что есть. И первые мои молитвы — просишь то, просишь это. И только много позже я поняла, что можно и нужно обращаться в первую очередь с великой благодарностью за то прекрасное, что есть в этом мире. А тогда мне было где-то к двадцати годам, еще задолго до крещения.

— Вы упомянули о том, что слушаете лекции митрополита Антония Сурожского. Если Можно, более подробно о том, что в этих лекциях произвело на Вас особенное впечатление.

— Я обратила внимание на размышления владыки Антония о том, что далеко не каждый священник может быть истинным пастырем. И те люди, которые рядом со священником (я говорю не о пастве, а о тех, кто «над ним» и о других священниках) вправе делать замечания ему самому. В один храм ходит людей больше, в другой меньше — есть в этом что-то недостаточное в личности самого священника. Меня также поразил его рассказ об одном умирающему, к которому пришел священник, очень быстро с ним поговорил, сказал два-три слова и передал Антонию — «Что ж с ним говорить, он уже умирает», и как раз владыка Антоний просидел с ним целую ночь, читая Евангелие. Важность присутствия священнослужителя у одра человека, который уходит из жизни — мне это тоже очень близко и понятно. Владыка Антоний поражает своей манерой говорить. Интонацией, интеллигентностью произнесения слова. Я слушаю его так, как слушают музыку. Слушаю с удовольствием его голос, его неспешную манеру говорите — она несет в себе гармонизирующее начало, все становится так просто и светло. Поэтому когда я чуть-чуть «не в фокусе», мне в последнее время хочется не музыку поставить, а его кассеты. О нем я много с очень давних времен слышала от лондонских редакторов радио — это отец Сергий Гаккель (с ним мы с тех пор еще знакомы, мы в очень хороших, добрых отношениях) и Фаина Делл (Янова). Но только с начала прошлого года я стала слушать его беседы. Я могу одну и ту же кассету переслушивать именно оттого, что меня чарует (хотя, здесь «чарует» —это не то слово) этот голос. Манера, которой сегодня не говорят. Это чистый чудесный русский язык. Владыка Антоний не боится говорить хорошо о представителе другого вероисповедания. Например, вот он говорит о баптистах — говорит о том, что они истинные последователи в деле — того, о чем они говорят на словах — почему бы этому нам не поучиться у них. Мне еще очень нравится предельно демократичная манера говорить не только о простых, но и о сложных вещах. Все очень доступно, и я думаю, что любой человек — и высокоинтеллектуальный, и гораздо менее интеллектуальный в равной степени могут слушать и читать то, о чем он говорит, и все это понимать. Видно, что он с большой любовью относится к прихожанам. В нем не было ни на грамм формального отношения! Хотя понятно, что в каких-то делах он мог быть жестким, и несколько раз, когда Владыка Антоний говорит о каких-то эпизодах из из жизни, видно, что он мог поступать очень жестко. В нем мягкость соединяется с сильной личностью, которая способна, если нужно, на жесткие поступки. Я слушала его лекции, в которых уже как бы результат его жизни, то, к чему он пришел, а как он шел — я очень мало знаю о нем. Мне еще многое предстоит прочитать, я надеюсь. Большое внимание и время Владыка Антоний уделяет людям, которые не слышат — глухие в храме. Ведь каждому верующему человеку нужно бывать в храме, а богослужение во многом воспринимается на слух. Я, кстати, часто думала о том, что из-за того, что не сразу понимается очень многое в церковно-славянском тексте, прихожанин, который плохо разбирает этот текст, тоже похож на глухого. Он воспринимает общую атмосферу, видит иконы, но многие вещи он осознать и постичь не в состоянии. Не так ли это?

— Отец Андрей Кураев по этому поводу говорит, что православное богослужение человеку, приходящему в храм, дается «на вырост». Но до понимания церковнославянского текста не так уж сложно дорасти. Особенно если человек и дома старается читать молитвы, довольно быстро все становится понятно.

— Да, безусловно. Но нельзя осуждать человека за то, что он выражает мольбу свою на современном русском языке. Это ни в коем случае не говорит о том, что я за то, чтобы все перешло на русский язык, нет. Есть огромное уважение и любовная память подвижников, молитвенников прошлого в том, что мы читаем тот же текст, который звучал из уст святых людей, что они произносили это сочетание букв. Вот это мне было близко то, что написал глубоко мною чтимый Жак Брель.

— А Вы не пробовали петь церковные песнопения?

— Я думаю, что это еще впереди. Я бываю в женском монастыре в Коломне, там так чудесно поют послушницы... Я стою рядом с клиросом, тихонько подпеваю. Думаю, что рано или поздно получится петь самой.


В Театре Музыки и Поэзии Елены Камбуровой, начало 2005 года (справа - Елена Фролова)

— Елена Антоновна, но Вашу концепцию творчества как-то повлияло ставшее более серьезным отношением к Православию?

— Безусловно. Сегодня хочется, чтобы в репертуаре было больше произведений, которые влияли бы на душу человеческую, могли бы ее лечить. Которые созидали бы душу, а не разрушали ее. Сейчас я более серьезно отбираю какие-то вещи с этой точки зрения. Если раньше — просто: хорошие стихи — плохие стихи, то теперь я жадно выискиваю — а где же в стихах есть.. Необязательно слово «душа», но – то, что ее формирует. Конечно, изначально у меня не было в программе произведений, которые противоречили бы созидательному началу. Но по прочитанному мной высказыванию святителя Филарета я поняла, что, может быть, что-то в подборе моих программ было неверным. Я считала себя трагической актрисой. А смысл высказывания Филарета заключается в том, что — да, зло есть на свете, но показывать его в произведениях искусства менее важно, чем показывать самое красивое и светлое в мире и заражать им. Когда я это изречение читала года три тому назад, я была почти категорически с этим не согласна. А вот сейчас мне кажется, что я, может быть, действительно с этим соглашусь. Недавно на выставке в манеже я чувствовала, что тянусь к светлым картинам. Там, где есть разложение, где какие-то жуткие вещи показаны — это дело хроники. А мне больше хочется смотреть на то, в чем есть мягкий свет, легкость, изящество, гармония. .. Тем не менее, нельзя не поклониться величию гениальных трагических произведений, созданных творцами в разные века. Но мне захотелось, чтобы в моих программах сегодня было гораздо больше светлых вещей.

— Вы называете себя школяром в православии, но все-таки Вы уже прошли в этой «школе» какой-то путь. Хотели бы Вы поделиться чем-то из своего опыта с теми, кто стоит на ее пороге?

— Есть масса людей, которые не предполагают, что делая хотя бы первые шаги на пути истиной веры, они обретают для себя очень мощную платформу, величайшего помощника в жизненных ситуациях, в сложностях, они и не ожидают. Человеку кажется, что он самодостаточен, и все у него хорошо. И первые же серьезные испытания в жизни он не выдерживает, потому что нет понимания, что все ниспослано, что твоя жизнь — это данность. Поэтому вера может быть величайшим помощником на пути сложностей жизни. Люди не предполагают, что они могут столкнуться с чем-то большим, чем просто неприятность. И как только с чем-то таким сталкиваются, вот тут только вера и может спасти.

фотографии встречи в Центре "Экклезиаст", ноябрь 2007 года: